Неточные совпадения
И в этот
прекрасный весенний день он почувствовал, что
воспоминанье о ней совсем не больно ему.
Неужели это
прекрасное чувство было заглушено во мне любовью к Сереже и желанием казаться перед ним таким же молодцом, как и он сам? Незавидные же были эти любовь и желание казаться молодцом! Они произвели единственные темные пятна на страницах моих детских
воспоминаний.
Беседа с адвокатом и то, что он принял уже меры для защиты Масловой, еще более успокоили его. Он вышел на двор. Погода была
прекрасная, он радостно вдохнул весенний воздух. Извозчики предлагали свои услуги, но он пошел пешком, и тотчас же целый рой мыслей и
воспоминаний о Катюше и об его поступке с ней закружились в его голове. И ему стало уныло и всё показалось мрачно. «Нет, это я обдумаю после, — сказал он себе, — а теперь, напротив, надо развлечься от тяжелых впечатлений».
Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое
прекрасное, святое
воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть.
Тут понравилась ему одна
прекрасная и благоразумная девица, и он вскорости женился на ней, мечтая, что женитьбой прогонит уединенную тоску свою, а вступив на новую дорогу и исполняя ревностно долг свой относительно жены и детей, удалится от старых
воспоминаний вовсе.
Как хорошо… И как печально. Мне вспоминается детство и деревня Коляновских… Точно
прекрасное облако на светлой заре лежит в глубине души это
воспоминание… Тоже деревня, только совсем другая… И другие люди, и другие хаты, и как-то по — иному светились огни… Доброжелательно, ласково… А здесь…
Всякому, кто слышал эту
прекрасную народную песню в надлежащем исполнении, наверное, врезался в памяти ее старинный мотив, высокий, протяжный, будто подернутый грустью исторического
воспоминания.
А между тем, если б он только ведал, как этот самый рассказ стар, изношен; как заучен наизусть и как уже истрепался и надоел во всех гостиных, и только у невинных Епанчиных являлся опять за новость, за внезапное, искреннее и блестящее
воспоминание блестящего и
прекрасного человека!
Я долго бродил по горам, по лесам; я не чувствовал себя счастливым, я вышел из дому с намерением предаться унынию — но молодость,
прекрасная погода, свежий воздух, потеха быстрой ходьбы, нега уединенного лежания на густой траве — взяли свое:
воспоминание о тех незабвенных словах, о тех поцелуях опять втеснилось мне в душу.
На улицах быстро темнело. По шоссе бегали с визгом еврейские ребятишки. Где-то на завалинках у ворот, у калиток, в садах звенел женский смех, звенел непрерывно и возбужденно, с какой-то горячей, животной, радостной дрожью, как звенит он только ранней весной. И вместе с тихой, задумчивой грустью в душе Ромашова рождались странные, смутные
воспоминания и сожаления о никогда не бывшем счастье и о прошлых, еще более
прекрасных вёснах, а в сердце шевелилось неясное и сладкое предчувствие грядущей любви…
И я рассказал ему все и описал, все свои
прекрасные чувства. Я даже теперь краснею при этом
воспоминании.
Происходило ли это оттого, что прозаические
воспоминания детства — линейка, простыня, капризничанье — были еще слишком свежи в памяти, или от отвращения, которое имеют очень молодые люди ко всему домашнему, или от общей людской слабости, встречая на первом пути хорошее и
прекрасное, обходить его, говоря себе: «Э! еще такого я много встречу в жизни», — но только Володя еще до сих пор не смотрел на Катеньку, как на женщину.
Этот случай с лицеистом повлек за собою новые
воспоминания из их коротенького прошлого, освещенного сиянием люстр, насыщенного звуками
прекрасного бального оркестра, обвеянного тихим ароматом первой, наивной влюбленности.
Кроме того, сегодня был день ее именин — семнадцатое сентября. По милым, отдаленным
воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда ожидала от него чего-то счастливо-чудесного. Муж, уезжая утром по спешным делам в город, положил ей на ночной столик футляр с
прекрасными серьгами из грушевидных жемчужин, и этот подарок еще больше веселил ее.
Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой грустью, тихой,
прекрасной грустью обвеяны мои последние
воспоминания. Но я не причиню тебе горя. Я ухожу один, молча, так угодно было Богу и судьбе. «Да святится имя Твое».
Вопросы эти заставляли ее стонать. Она бегала и кружилась по зале, стараясь угомонить взбудораженные
воспоминания. А навстречу так и плыли: и герцогиня Герольштейнская, потрясающая гусарским ментиком, и Клеретта Анго, в подвенечном платье, с разрезом впереди до самого пояса, и
Прекрасная Елена, с разрезами спереди, сзади и со всех боков… Ничего, кроме бесстыдства и наготы… вот в чем прошла вся жизнь! Неужели все это было?
Об этих подарках и зашла теперь речь: все находили, что подарки —
прекрасный обычай, который оставляет в детских умах самые теплые и поэтические
воспоминания; но дядя мой, Орест Маркович Ватажков, человек необыкновенно выдержанный и благовоспитанный, вдруг горячо запротиворечил и стал настаивать, что все сюрпризы вредны и не должны иметь места при воспитании нигде, а тем паче в России.
Конечно, при созерцании возвышенного предмета могут пробуждаться в нас различного рода мысли, усиливающие впечатление, им на нас производимое; но возбуждаются они или нет, — дело случая, независимо от которого предмет остается возвышенным: мысли и
воспоминания, усиливающие ощущение, рождаются при всяком ощущении, но они уже следствие, а не причина первоначального ощущения, и если, задумавшись над подвигом Муция Сцеволы, я дохожу до мысли: «да, безгранична сила патриотизма», то мысль эта только следствие впечатления, произведенного на меня независимо от нее самым поступком Муция Сцеволы, а не причина этого впечатления; точно так же мысль: «нет ничего на земле
прекраснее человека», которая может пробудиться во мне, когда я задумаюсь, глядя на изображение
прекрасного лица, не причина того, что я восхищаюсь им, как
прекрасным, а следствие того, что оно уже прежде нее, независимо от нее кажется мне прекрасно.
Вот единственная цель и значение очень многих (большей части) произведений искусства: дать возможность, хотя в некоторой степени, познакомиться с
прекрасным в действительности тем людям, которые не имели возможности наслаждаться им «а самом деле; служить напоминанием, возбуждать и оживлять
воспоминание о
прекрасном в действительности у тех людей, которые знают его из опыта и любят вспоминать о нем.
Кто скажет, что ее убило: оскорбленное ли самолюбие, тоска ли безвыходного положения, или, наконец, самое
воспоминание о том первом,
прекрасном, правдивом существе, которому она, на утре дней своих, так радостно отдалась, который так глубоко был в ней уверен и так уважал ее?
— А Ступендьев — это роль-с, театральная роль, роль мужа в пиесе «Провинциалка», — пропищал сладчайшим голоском Павел Павлович, — но это уже относится к другому разряду дорогих и
прекрасных наших
воспоминаний, уже после вашего отъезда, когда Степан Михайлович Багаутов подарил нас своею дружбою, совершенно как вы-с, и уже на целых пять лет.
В один
прекрасный день к перекрестку, с которым связаны были лучшие
воспоминания Прошки, пришли кучкой землекопы.
Мучало его только
воспоминание о невесте. И не только
воспоминание, но представление живое о том, что могло бы быть. Невольно представлялась ему знакомая фаворитка государя, вышедшая потом замуж и ставшая
прекрасной женой, матерью семейства. Муж же имел важное назначение, имел и власть, и почет, и хорошую, покаявшуюся жену.
И она смотрела
прекрасными, страдающими при
воспоминании глазами на Касатского.
И к этим тонким, грустным, сострадательным ощущениям примешивалось чуть слышно, как аромат тонкого вина,
воспоминание о теплых обнаженных руках, и о голосе, дрожавшем от чувственной страсти, и о
прекрасных глазах, глядевших вниз, на его губы…
Первым сознательным
воспоминанием Дуни было: невероятно теплый угол лежанки, крошечное оконце, выходящее на луг и на синеющие деревья леса, молчаливо-прекрасного и стройного там, вдалеке…
Осталось достойное уважения что-то
прекрасное и грустное, как
воспоминание, как лунный свет.
Из Цвейбрюккена принцесса поехала в Аугсбург для свидания с Горнштейном, а печальный, расстроенный разлукой с своею очаровательною «супругой» князь возвратился в Оберштейн, теперь сделавшийся ему столь дорогим по
воспоминанию о пребывании в нем
прекрасной Алины.
Мучась тем, что я не могу полюбить ее более, чем умею, я чувствовал безмерную радость, когда брал из рук почталиона и подавал ей в неделю раз письмо из Петербурга, надписанное по-русски, но высоко-немецким почерком: я по предчувствию и по наведению знал, что эти письма приходят от Филиппа Кольберга, — и мудрено было, чтобы я в этом ошибался, потому что при появлении каждого такого письма, приходившего с немецкою аккуратностию в воскресный день, раз в неделю, maman теряла свою внешнюю спокойность — и, перечитывая написанное по нескольку раз, погружалась в тихое, но восторженное созерцание или
воспоминание чего-то чудно-прекрасного и… была счастлива.
Услыхав этот разговор, я начал припоминать, как это было, — и действительно вспомнил, что передо мною неслось что-то легкое, тонкое и
прекрасное: оно тянуло меня за собою, или мне только казалось, что оно меня тянет, но я бросился к нему и… очутился в описанном положении, между небом и землею, откуда и начинался ряд моих
воспоминаний.
О, какая это была
прекрасная минута! Мое сердце и теперь усиленно бьется и трепещет при
воспоминании о ней; но что мы чувствовали тогда, когда перед нами распахнулись двери, выпускавшие нас в бесприютность? Я отказываюсь передать это…
Только с именем Густава-Адольфа [Густав-Адольф (Густав II Адольф; 1592–1632) — шведский король; во время господства Швеции в Прибалтике способствовал ее просвещению, создал университет в Дерпте, пользовался симпатиями лифляндского дворянства.] соединяется
воспоминание всего
прекрасного и великого; он, в одно время защищая свободу мнений и подписывая устав Дерптского университета, бережно снял кровавые пелены с Лифляндии и старался уврачевать ее раны.
Между тем в описываемый нами день на ее лице лежала печать тяжелой серьезной думы. Она полулежала в кресле, то открывая, то снова закрывая свои
прекрасные глаза. Картины прошлого неслись перед ней, годы ее детства и юности восстали перед ее духовным взором. Смутные дни, только что пережитые ею в Петербурге, напоминали ей вещий сон ее матери — императрицы Екатерины Алексеевны. Это и дало толчок
воспоминаниям.
Далее тянутся
воспоминания цесаревны. Она припоминает свою привольную, беззаботную жизнь в Покровской слободе, теперь вошедшей в состав города Москвы. Песни и веселья не прерывались в слободе. Цесаревна сама была тогда
прекрасная, голосистая певица; запевалой у ней была известная в то время по слободе певица Марта Чегаиха. За песни царевна угощала певиц разными лакомствами и сладостями: пряниками-жмычками, цареградскими стручками, калеными орехами, маковой избоиной и другими вкусными заедками.
— Так вот, Люба, какая моя жизнь! — И он задумчиво и строго опустил глаза, покоренный
воспоминаниями о жизни, такой чистой и мучительно
прекрасной.